Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Где-то когда-то (возможно, даже на «Фантлабе») я прочитал мысль следующего содержания: автору зачем-то потребовалось написать эту книгу, я ее зачем-то прочитал. Память, конечно, может играть со мной дурные шутки, но сдается мне, что речь шла о «Под куполом» Стивена Кинга. Что ж, применю-ка я эту сентенцию к «Пеплу Анны» Эдуарда Веркина. Веркину зачем-то потребовалось написать «Пепел Анны», я его зачем-то прочитал. Ага, такова участь всех Постоянных Читателей, и ее не изменить.
Герой-рассказчик шестнадцати лет от роду отдыхает вместе с родителями на Кубе. Впереди несколько недель на Острове свободы. В программу включены: картины местного быта, немудреные развлечения и знакомство с красивой девушкой, местной жительницей, аристократкой. Вот вам общая канва. Веркинский юморок, сарказм, четенькие замечания, парадоксальные наблюдения и туманные намеки на нечто, находящееся за пределами знаний рассказчика, прилагаются. Вот только острого сюжета не завезли.
Кажется, все составляющие «Пепла Анны» гарантируют захватывающую подростковую книжку, которую будет интересно почитать и взрослым (см. другие вещи Эдуарда Веркина).
Во-первых, само место действия. Полная экзотика. Жара, пальмы, океанское побережье, любимый остров Эрнеста Хемингуэя, магическим реализмом тут, кажется, должна дышать каждая улица. Главный герой, вырванный из зоны комфорта, находится в самом подходящем для инициации возрасте, пришла, братишка, пора стать тебе взрослым. И вот эта вот чужеродная для него среда вполне может быть метафорой этого самого взросления. Добро пожаловать в новый дивный мир, тебе тут ничего пока не знакомо. Но инициации не случится. Взросления не будет. Рассказчик останется самим собой, таким же, как и в начале повествования. Робкий поцелуй с той самой Анной из заглавия не в счет. Думается, у главного героя уже были такие вот робкие поцелуи. В общем, для него ничего по сути и не поменялось. А все потому, что жара, лень, конформизм. С таким раскладом не до инициаций и взрослений.
Во-вторых, в потенциале здесь видится мощнейший конфликт отцов и детей, лобовое столкновение поколений. Мама у главного героя работает в Книжной палате, она филолог до мозга костей, искренне может говорить только о литературе. Отец не хуже, он профессиональный журналист, человек, который умеет интересно выразиться и обладает острым глазом. Кажется, что между ними не все гладко, но это в данном случае не важно. И мать, и отец пытаются наполнить сына своими чувствами, воспоминаниями, знаниями. Он уже набит до отказа, скоро откуда-нибудь да потечет. И главному герою это не нравится. Видно, что ему хочется жить своей жизнью, а не есть то, что захочет мать, и не ехать туда, куда влечет отец. Отец, вообще, подсовывает сыну ключи от квартиры, чтобы было, куда ту самую Анну отвести для, так сказать, первого сексуального. Но протеста не будет. Сын давно уже привык лавировать среди родительских мыслей и идей, подстраиваться под каждого и избегать напряжения. А тут опять же жара, лень, конформизм. Но такие родители хотя бы объясняют недюжий интеллект шестнадцатилетнего юноши, с такими родителями точно окажешься и начитанным, и саркастичным, и острым на язык. Так что, конфликт как бы есть. Но по сути его и нет.
В-третьих, тема первой любви. Вот встретилась главному герою Анна. Всем хороша, всем замечательна. Любой увлечется. Но чего-то тут не хватает для настоящего чувства. Ну, вы уже поняли: жара, лень, конформизм. Даже когда герой видит эту Анну с другим парнем, у него не случается ревности. Она могла бы случиться, но, обходя и этот острый угол, молодой человек придумывает причину не ревновать. Правда, в России у него осталась Великанова, одноклассница, о которой он говорит и думает гораздо больше, чем об Анне. Возможно, именно там и случилась та самая первая любовь. Но Великанова эта, скорее, мираж, возможно, герой сочинил все эти истории про нее, чтобы и родителей повеселить и себя позабавить. Потому про первую любовь, оставшуюся в России, – это не точно. Будем считать, что и первой любви, той самой, которая самая настоящая, тут не случилось.
Но тогда про что, спросит меня читатель, эти 320 страниц пусть и крупным шрифтом? Все-таки что-то да должно происходить. Должно или не должно – вопрос дискуссионный, но в данном случае Эдуард Веркин предлагает нашему вниманию подробное описание обычного курортного отдыха. Только на Кубе. Герой без цели ходит туда-сюда, то здесь поест, то тут попьет, то на пляж сходит, то посмотреть местную достопримечательность съездит. И опять же много наблюдений, интересных, парадоксальных, забавных. А на заднем плане гонят филологическую чушь родители и маячит Анна. Порой рассказ все-таки фокусируется то на матери, то на отце, то на Анне, но по итогу расфокусировка неизбежна, смотри финальную главу. Читать все это занятно, но ощущение того, что вот-вот обнажатся смыслы, что станет ясно, зачем Веркину потребовалось написать «Пепел Анны», не отпускает. Правда, даже в финальной главе ясно не станет. Хотя автор щедро разбрасывает всевозможные намеки на это: повторяющиеся метафоры как бы что-то нам должны сообщать, рассказчик путается в днях (частенько говорит, что вот это было вчера, но на самом деле мы понимаем, что уже несколько дней прошло), горбуны подозрительные бродят по закоулкам, кошки опять же пропали, местные жители напряженно слушают радио, а улицы Гаваны порой оказываются зловеще пустынными. Но все это прописано так, словно все те же жара, лень, конформизм мешают Веркину довести дело до катарсиса.
У Эдуарда Веркина почти всегда есть пространство для интерпретации: в «Кусателе ворон» с Капанидзе все вроде бы понятно, пусть автор и не объясняет в лоб; в «Герде» посложней, но все равно получается более или менее однозначно прочитать всю эту шьямалановскую историю; в «ЧЯПе» тоже можно найти пусть и не единственное, но вполне себе правдоподобное объяснение странному поведению ЧЯПа. (Это три книги Веркина, которые я прочитал до «Пепла Анны», потому к ним и отсылаю.) Но, собственно, в рассматриваемом «Пепле Анны» это пространство столь велико, что тут уже в ход идет не интерпретация, а форменное додумывание, фантазирование на тему, попытка за автора что-нибудь да изобрести. Ну, понятно, нам-то тут жара, лень, конформизм не мешают.
Ясно, что что-то происходит, что-то, ну, не очень. Отец главного героя об этом знает, но ему по штату положено, он, в конце концов, неплохой журналист. Не просто так он подсовывает сыну Анну, она, как выясняется ближе к той самой финальной главе, дочь сегурососа, то бишь здешнего эфэсбэшника. Мать предпочитает происходящее игнорировать, книжки ей важней. Сын ничего не понимает. В той самой финальной главе его, правда, сильно так накроет, и из всего ее сюра, вообще, можно вылепить кучу объяснялок, но ничего конкретного рассказчик не выдаст. А намеки такие, что всякая фантастика и мистика так и напрашиваются. Держите меня семеро, но вот, что можно сообразить из этого материала.
Никто не мешает понимать происходящее, например, следующем образом. В большом мире началась мировая война, и с острова уже просто так не выберешься. Необязательно война между государствами Земли, не исключается и вторжение инопланетян.
Можно и еще про инопланетян надумать. Но только без вторжения. Наоборот – пришельцы покидают Землю, нанаблюдались, так сказать. А рассказчику выпало в какой-то момент увидеть их исход.
Или вот. На самом деле все герои умерли. Они в этаком лимбе. Это объясняет и то, что рассказчику кажется, что он находится на краю земли, и путаницу во времени, и странное поведение некоторых случайных персонажей. Анна в таком ключе может быть ангелом, который должен привести рассказчика к определенному осознанию своего нынешнего статуса в мире, но, как мы помним, жара, лень, конформизм... Да и горбуны, кстати, в таком вот ракурсе заставляют вспомнить «Небо над Берлином» Вима Вендерса.
Кстати, необязательно герои находятся в лимбе. Это история может быть прочитана и как описание существования (ну, не использовать же слово «жизнь») призраков среди живых. И снова возникает киноассоциация, на этот раз «Другие» Алехандро Аменабара.
А теперь внимание: все эти домыслы, в общем-то, бессмысленны, так как сам Эдуард Веркин проговорился. «Пепел Анны» был первоначально опубликован в журнале «Урал» (№9 за 2017 год). Заметим, что, конечно, подростковую прозу в этом журнале не публикуют; в общем, с аудиторией в данном случае понятно – большая литература, внежанровые штучки, можно и за нос водить, критики сами додумают. По случаю публикации Веркин сообщил следующее: «Книжка писалась при жизни Фиделя, но о смерти Фиделя. Но он опередил. Впрочем, остался Рауль, так что все это вполне актуально… Прибыв в Гавану, главный герой застает последние дни великого, но прогнившего и прохлопанного эксперимента по построению будущего». Вот так вот, дорогие товарищи: никаких мировых войн, инопланетян, звездолетов, лимбов и ангелов. Все предложенные интерпретации отправляются в мусорку. Хотя, конечно, даже в таком прочтении ассоциации с «Небом над Берлином» вполне закономерны, а вот «Другие» – мимо.
Потому получается, что фантастики тут и нет, а финальная глава – это просто трип рассказчика. Если у Алексея Сальникова Петровы страдали от температуры, то тут главного героя мучают жара, лень, конформизм. Еще москит укусил. Возможно, чем-то заразил. Но если читателю захочется, он, конечно, фантастику найдет. Потому ничего в мусорку не выбрасываем. В конце концов, читатель важней автора, об этом нам еще Ролан Барт рассказал.
Но каким бы зыбким не был «Пепел Анны», одно можно сказать точно: он не подходит для знакомства с автором. Постоянный Читатель, конечно, прочитает, что-нибудь для себя да найдет (или нет), но вот новичка эта книжка вполне может спугнуть. Если вы не читали Эдуарда Веркина, но очень надо, то начните с «Кусателя ворон», «Герды», «ЧЯПа». После них хочется еще. После «Пепла Анны» – не хочется. Но это все, конечно, жара, лень, конформизм.
Роман «Герда» Эдуарда Веркина на первый взгляд кажется абсолютно подростковым. А еще он кажется абсолютно реалистичным. Но Веркин не был бы Веркиным, если бы и в этой его книжке не скрывалось бы двойного или даже тройного дна. Чем дальше читаешь «Герду», тем сильней в этом уверяешься. Перед нами сложносочиненная история для состоявшегося читателя, готового разбираться со всякими заархивированными смыслами. Не всякий подросток справится с таким текстом; разве что типичный веркинский, а таких в природе почти не встречается. Это вам не «Кусатель ворон», в котором Веркин все четко проговаривает и играет в открытую, пусть кое-что и прячет в рукаве до финала. Тут все сложнее.
Действие «Герды» охватывает несколько месяцев из жизни семьи Орловых. Состав семьи: бесконфликтный, обстоятельный и вежливый отец; властная мать, которая взяла на себя роль главы семейства; старшая дочь (лет двадцать), занятая вопросами удачного брака; старший сын (лет шестнадцать), которого все родственники считают бесхребетным; младшая дочь (лет тринадцать) – вся из себя творческая натура; младший сын (два года), про него в силу возраста мало что скажешь. Орловы живут хорошо, можно даже сказать, шикарно. Источник дохода проговаривается вскользь, но он предельно определенный – отец семейства является крупным чиновником в администрации маленького провинциального городка. Большой дом, хорошая машина, здоровая еда, качественные вещи. Вот оно – благополучное детство. Правда, все эти радости земные не спасают средних детей Орловых от душевных мук. Но на то они и подростки, чтобы испытывать пресловутые душевные муки. Проблемка здесь в другом; в том, что достаточно быстро становится ясно, за столь благолепным фасадом скрывается семья с надломом, не в переходном возрасте детишек дело. Коллизия, понятно, классическая. Скромное обаяние буржуазии, семейный портрет в интерьере, но без перегибов. Веркин не сгущает краски, не выставляет Орловых чудовищами, но и того, что он про них понаписал, достаточно для того, чтобы понять, какой тут разлад. Хотя, конечно, бывает хуже, гораздо хуже. Но то чужие песни, Орловым хватает своей.
Однажды в дом Орловых попадает бесхозная собака. Попадает, надо сказать, при весьма драматических обстоятельствах. Собака эта интересная и, конечно, непростая. Орловы назвали ее Гердой, отсюда и название романа. Герда выступает катализатором некоторых событий, которые сильно влияют на Орловых. В некотором смысле она представляют собой надежду на то, что в семье может все по-настоящему наладиться. С другой стороны, Герда – это тот раздражитель, который позволяет увидеть каждого из членов семьи под определенным углом зрения. В общем, для читателя в плане сюжета Герда незаменима. Точно так же, как и для героев книги она незаменима в плане жизни. Не было бы ее, книга не получилась бы. Для романа образ Герды – замковый камень. Но мы все прекрасно знаем, что, с одной стороны, замковый камень держит арку, не дает ей рассыпаться, а с другой – он же ее уязвимое место. При том, что Веркин не склонен особо манипулировать читателем, он дает ему возможность самостоятельно оценить персонажей и расставить все этические вешки, именно в линии с Гердой автор не удерживается. Да, понятно, что такова традиция мировой литературы, собаки частенько страдают по вине людей, и не Веркин это у нас начал, это чуть ли не с Тургенева повелось, а «Герда» написана литературоцентрично, поэтому без еще одной собачьей трагедии не обошлось. Но можно было бы, конечно, по-другому выкрутить, не столь императивно. Герои (и читатель вместе с ними) должны страдать, решил автор. И использовал самый простой путь для достижения этой цели. Потому тем, кто рыдал над «Белым Бимом Черное ухо», стоит учитывать, что они в опасности. Будет более чем душераздирающе.
Веркин не боится ставить сложные вопросы и обозначать неоднозначные проблемы: в «Герде» речь идет и о социальном расслоении в современной России, и о злоупотреблении властью, и о первой любви, и о выборе жизненного пути, и о том, как оставаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах, пусть они таковыми не кажутся на первый взгляд. Все это раскрывается через ряд событий в семье Орловых. Эпизоды крепко нанизаны на сюжетную нить, но при этом организованы словно бы хаотично. Жизнь есть жизнь, не все ружья стреляют, это вам не чеховская драматургия. Веркин предельно демонстративно ставит манки, читатель, к примеру, ждет обещанного в середине книжки фестиваля, но его не случается, случится что-нибудь другое. И все это катится к неутешительной мысли: сознательная взрослая жизнь сложна, брать на себя ответственность тяжело, мир не переделаешь, доверять другому – та еще работа, все может быть и будет хорошо, но далеко не сейчас. Да, краски сгущены только в финале сюжетной линии с Гердой, во всем остальном Веркин шутки шутит, строит порой очень даже сюрреалистические ситуации, не дает пессимизму охватить не только героев, но и читателя, но все равно от этого легче не становится. Фактически «Герда» о том, что в сражении с жизнью можно только проиграть. Читается книжка очень легко, и вот так вот с вот этой вот обманчивой легкостью, крайне непринужденно автор окунает читателя с головой в экзистенциальное отчаяние. Оно и правильно, только так и заставишь что-то понять. И именно тут и понимаешь, что перед нами далеко не детская книжка. Это как со «Ста днями после детства» Сергея Соловьева. История, конечно, про пионеров, но в финале, когда звучит мысль о том, что надо просто запомнить это лето, становится ясно, что она, конечно, про пионеров, но далеко не для пионеров. Думается, Сергей Соловьев мог бы снять прекрасный фильм по «Герде».
Сложносочиненность «Герды» не только в том, с какой обманчивой легкостью Веркин отводит читателю глаза, чтобы потом устроить ему эмоциональную вивисекцию, она еще и в навороченной архитектуре текста. Во-первых, повествование ведется от лица сразу двух героев: историю семьи Орловых мы узнаем от старшего сына (зовут Гошей) и от младшей дочери (зовут Аглаей). Эта раздвоенность не позволяет даже обозначить главного героя, что, конечно, хорошо, учитывая отказ Веркина от демонстрации чего-то правильного, чего-то универсального (книжка-то еще и про то, что образец для подражания не сыщешь, а если и сыщешь, то это тебе только показалось). Во-вторых, в тексте масса фигур умолчания. Например, Веркин далеко не сразу рассказывает о том, при каких обстоятельствах Орловы-младшие нашли Герду (или она их нашла), из контекста можно понять ситуацию, но только в общих чертах. И вот уже подозреваешь, что автор так и будет играть в молчанку, но нет – все узнаем, все детально расскажут. С другой стороны, здесь еще один прием отвлечения внимания: это-то Веркин подробно расписал, но по дороге много о чем умолчал, пожалуй, о вещах куда более серьезных. И даже тут можно найти объяснение: Гоше и Аглае куда проще рассказать про встречу с Гердой (это было все-таки пусть и страшное, но самое натуральное приключение), чем про другие более личные эпизоды. В конце концов, есть такие разговоры, которые никому не перескажешь. Но, конечно, их всегда можно реконструировать, в случае если хорошо знаешь фигурантов. В-третьих, текст просто пропитан бесконечным количеством всевозможных аллюзий и отсылок, которые в свою очередь позволяют выстроить символические цепочки. Тут вам и Ктулху где-то шевелится во сне, и на сцене любительского театра крайне авангардно ставят «Маленького принца», и Аглая выбирает себе для чтения не самых однозначных представителей русской классики. Все эти линии крайне интересно отслеживать, они дают, пожалуй, даже больше, чем прямое описание событий. Отсылки тут не только литературные, есть и всякие кинематографические. В конце концов, в какой-то момент на текст падут тени от «Красоты по-американски» Сема Мендеса и «Шестого чувства» Найта М. Шьямалана. Речь идет практически о цитировании, что позволяет понять: тут вам не просто зарисовки из жизни провинции, тут вам настоящая драма с изрядной долей мистики. Теперь вы знаете, куда смотреть.
Никто не мешает воспринять Герду как не просто еще одно воплощение архетипа верного помощника, но еще и как духа-хранителя, пришедшего к Гоше с Аглаей в тревожном месте, где, кажется, проходит граница между мирами (в социальном смысле так точно). Точно так же читатель волен интерпретировать бурное воображение Аглаи как проявление самого настоящего сверхъестественного дара. Подробней не будем, ибо спойлеры. И скажем честно, подобный подход к тексту делает его еще лучше, добавляет глубины, но при этом и усиливает неоднозначность. Следовательно, будем считать его верным.
Но все это ближе к финалу. Краски сгущаются, отсылки проявляются, юмора становится все меньше, зато и язык усложняется. Словно Веркину надоело себя сдерживать. Когда дело доходит чуть ли не до белого стиха – «Он поднял из берлог сумерки, мгла продавила границу и стала затапливать сад, я села возле окна, одна. Нет, это было все-таки море, этим вечером оно решило взять свое, берег сдался. За туманом явилась вода, подкралась к дому и поднялась почти до окна, все равно одна, так что можно было опустить руку и попробовать. Точно море, вода оказалась соленой и холодной, пальцев коснулись водоросли, гладкие и длинные, как змеи, сгубившие Трою, морская звезда тронула ладонь лучами, рыбы, я видела их, они молчали. Я смотрела на воду. Все было так, как хотелось мне. Там покачивались обломки испанских каравелл и вулканическая пемза, птицы с компасами вместо глаз, еще пирамиды на дне, льдины со странными знаками, написанными кровью, подводная лодка, забытая, но живая, ее сердце не остынет еще сто лет, или дольше, пока не отступит свет, пока тетка не пройдет мимо окон трамвая. Цель, конечно, недостижима, даже выбора нет, даже выхода нет. Львы все равно сожрут Эльдорадо. Ветер, сумрак, призраки фонарей. Так отныне будет всегда, я знаю, так будет всегда, я и борей» — становится очевидно, что перед нами по-настоящему большая литература, которая, как известно, не знает возрастной привязки. Так же очевидно, что в «Герде» есть еще и религиозные аллюзии. Но, пожалуй, вот тут имеет смысл и остановиться.
Пожалуй, не надо давать определение слову «быдлеска». Во-первых, тот, кто книгу читал, и так знает, а тот, кто собирается прочитать, узнает. Во-вторых, у Веркина удивительное чувство языка, его неологизмы, чаще всего, интуитивно понятны, а этот более чем удачный. В общем, наша жизнь полна быдлесок. А если наблюдатель умен, сообразителен и большого мнения о себе, то он их будет постоянно замечать и фиксировать хотя бы в памяти. В некотором смысле «Кусатель ворон» как раз про то, как научиться видеть и чувствовать не только быдлески. И то, что у главного героя, который тут еще и рассказчик, все-таки это под конец получается, указывает на сильный такой персонажный рост. К счастью, не только у него одного. Про это, собственно, и вся книга. Но чтобы до этого добраться, нужно преодолеть массу приключений, приключений смешных, дурацких, а порой и страшных. В общем, скучно не будет.
Тег: «Самосовершенствование».
«Кусатель ворон» — текст плотный, вызывающий многочисленные ассоциации. Одни – закономерны и предполагаются самим Веркиным, другие – личные и проистекают из жизненного и читательского опыта. Согласитесь, это характерно для любой хорошей книги. Лично у автора этих строк случилось три литературные ассоциации. Из разных стран, из разных эпох, есть подозрение, что даже для Веркина они могли бы оказаться неожиданными. Все три помогут рассказать про книгу, прежде всего, через личное прочтение.
Тег: «Предуведомление».
Ассоциация первая. Джером К. Джером «Трое на четырех колесах». Да-да, именно эта книга, а не та, где герои плавали по Темзе. В этой повести компания бравых друзей отправилась колесить на велосипедах по Европе. А автор иронично описывает не только их приключения, но еще и всякие детали континентального быта. Безусловно, Джером К. Джером не является основателем жанра тревелог, путевые очерки писали задолго до него, но он делал это по-настоящему искрометно. У Веркина тоже путешествие, тоже заметки по ходу странствий, тоже очень смешно. Вот только путешествуют в «Кусателе ворон» не по Европе, а по Центральной России, по самому ее сердцу – по Золотому кольцу.
Тег: «Чем богаты, тем и рады».
В маленьком провинциальном городке случилась сенсация: воспитанница школы при туберкулезном санатории написала научную работу по немецкой литературе, и эта работа наделала такого шума, что стала причиной совместной экскурсии по Золотому кольцу немцев и наших. Задумка была такая: из Германии к нам приезжает несколько талантливых подростков, которые с нашими талантливыми подростками познают культуру, историю и прочее, прочее, прочее, чтобы на следующий год уже наши талантливые подростки поехали в гости к немецким талантливым подросткам. Правда, с нашей стороны в поездку попали по большей части далеко не таланты, а просто дети влиятельных родителей, местная как бы «золотая молодежь». Возглавил всю эту поездку молодой куратор из областного комитета по делам молодежи, а себе в помощники взял друга детства, вредного и въедливого такого же молодого журналиста и блогера. Собственно, от его-то лица и рассказывается история этой безумной поездки. А ведь по дороге вся эта толпа старшеклассников должна давать всяческие концерты и делать всяческие добрые дела. Легко сразу же понять, что все пойдет не по плану.
Тег: «Добрыми намерениями…».
Ассоциация вторая. Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита». Многие считают, что этот роман делится на две части: мол, в первой одна сатира, а во второй одна мистика. Очень удобно, можно сразу отсылать к необходимой части того, кому надо что-то одно. На самом деле, это не так, но оставим данное заблуждение на совести школьных учителей литературы. Так вот, «Кусатель ворон» состоит как раз из двух частей – сатирической и мистической. В первой части наши герои катят по дорогам нашей страны в своем автобусе и приключаются. Как уже говорилось, вышло очень и очень смешно, автор порой доходит до по-настоящему черного юмора. А еще безжалостно высвечивает все эти гротескные детали провинциальной жизни. Если вы любите читать в общественном транспорте, готовьтесь к тому, что попутчики будут смотреть на вас, как на полоумного, ведь, скорее всего, вы не сможете удержаться от хохота. Особенно хорошо читается, если перед этим как раз попутешествовать по данному региону, вот уж действительно – так оно и есть. А потом персонажи из-за поломки автобуса оказываются в глухой деревне, где все очень странно, очень непонятно, а порой и жутковато, в общем, мистично.
Тег: «Автохтоны».
На первый взгляд, может показаться, что Веркин просто сложил один роман из двух повестей, тем более, что по настроению и подаче части действительно сильно различаются. В первой – персонажи дерутся, ругаются, приклеиваются языком к металлическому столбу в музее Снегурочки и тому подобное. Во второй – бродят по глухим лесам, ищут источник здоровья и удачи и сталкиваются с чудесами. Первая часть просто переполнена сарказмом, а вот вторая – лиричная. Композиционно здесь все тщательно выверено, это как две стороны одной монеты. Веркин, в конце концов, не только развлекает, он еще и воспитывает. Сперва ему понадобилось показать персонажей с неприглядных сторон, чтобы потом взглянуть на них с положительных. Да, чтобы перековать всех этих подростков с их проблемами и недостатками, потребовалось самое натуральное чудо, вмешательство чего-то, что и выразить словами сложно, кто-то скажет, что слишком надумано. Но давайте не забывать, что и в реальной жизни люди меняются только вне зоны комфорта под воздействием экстремальных обстоятельств. В некотором смысле надо даже поблагодарить автора, что тот не приготовил для своих героев какого-нибудь чернушного потрясения (стали заложниками, случайно поспособствовали несчастью и тому подобное), а просто столкнул их с чем-то, что таится в уголке нашего глаза.
Тег: «Перевоспитание».
Ассоциация третья. Дэвид Митчелл «Лужок Черного Лебедя». Если бы автора этих строк попросили коротко сформулировать, про что его самый любимый роман Дэвида Митчелла, то, скорее всего, получили бы следующий ответ: «Про то, как стать человеком в неблагоприятной для этого среде душного провинциального города». И да, отчасти «Кусатель ворон» про это. Но есть в «Лужке Черного Лебедя» еще кое-что, про что у Веркина как раз гораздо больше. Отрочество по Дэвиду Митчеллу это возраст, когда человек лицом к лицу сталкивается со страшным. И вот этого в «Кусателе ворон» полным-полно: не только в смысле мистического (особенно во второй части), но и социального. Да, автор мастеровито прячет все это за остроумием рассказчика, но спрятанное остается просто спрятанным, никуда оно не исчезает.
Тег: «Неприкрытая реальность».
Тут стоит отметить, чем «Кусатель ворон» значительно отличается от многих отечественных книжек про нашу провинцию. Он – не мрачный. Тут нет беспросветности, отчаяния, бездны одиночества. Да, все какое-то кривое и косое, странное и порой пугающее, но при этом все-таки симпатичное. Угол зрения всегда важен, но даже самая забористая быдлеска в этой книжке не будет выглядеть так, как вам покажут провинциальные ландшафты в каком-нибудь отечественном фестивальном фильме. Или в видосах с канала «+100500». При этом Веркин не приукрашивает действительность, здесь нет лубочного провинциального счастья. Тут надо бы ввернуть про то, что просто Веркин честен со своим читателем, вот только можно лопухнуться, так как в душу автору все-таки не залезешь. К тому же пассаж про честность, если уж быть честным до конца, нивелируется тем, что ведь рассказчик-то ненадежный. Это становится ясно достаточно быстро: парень любит приврать, преувеличить, досочинить. О каком реализме здесь может идти речь? Да ни о каком. Тем более, о честности в изображении реалий.
Тег: «Что хотел сказать автор».
То же самое касается и изображенных в «Кусателе ворон» подростков. Стереотип (а он всегда питается жизнью) таков: современный подросток туповат, зависим от соцсетей, разумеется, сексуально озабочен. Поэтому-то иногда персонажи Веркина кажутся умней, (допустим, они все-таки читают много, а занятия в школе не проходят даром), независимей (в конце концов, может быть, их все-таки правильно воспитывают родители) и невинней (спишем все-таки на условности подростковой литературы), чем бывает на самом деле. В конце концов, иногда они кажутся вовсе не подростками, а вполне себе тридцатилетними чуток инфантильными людьми. С одной стороны, все это можно списать опять же на ненадежного рассказчика, ведь его глазами мы видим не только события, но и их участников, к тому же он не скупится на комментарии и оценки. С другой – а почему это автор подростковой литературы обязательно должен быть реалистом в изображении своих героев? Вон, сконструировал-то своих идеальных детей Владислав Крапивин. Мы знаем, что таких почти не бывает, но все равно любим про них истории. Даже термин такой появился – «крапивинский мальчик». Вот и Веркин вполне мог создать своих подростков, назовем их, к примеру, «веркинскими». В конце концов, если история хорошая, то про эти нюансы можно и забыть. Признаем, что речь идет о подростках. И все. История же хорошая, в какой-то момент во всех этих героев веришь и не требуешь объяснений того, почему они порой умней, независимей и невинней, чем бывает на самом деле.
Тег: «Фантдопущение».
А вот того, чтобы слово «быдлеска» полноправно вошло в русский язык, очень бы хотелось. Но вряд ли. Тут только экранизация поможет.
Присуждение Эдуарду Веркину в 2017-ом году премии «Новые горизонты» за повесть «ЧЯП» породило целую волну дискуссий: начиная с того, что там нового можно было найти в на вид традиционной книжке про последнее лето детства, и заканчивая сомнениями в том, что перед нами подростковая литература, пусть в главных героях и ходят подростки. Все эти вопросы, безусловно, интересны и важны, но самое важное в том, что «ЧЯП» представляет собой сильный, хорошо написанный, небанально сконструированный текст. И говорить, прежде всего, следует именно про это.
Завязка проста: неглупый, но при этом несколько ленивый парень по фамилии Синцов приезжает на лето к бабушке. Сам он из провинциального города, но бабушка живет прямо-таки в еще большей провинции (полнейшей). Наш герой грустит, что лето пропало и всякое такое, но вскоре находит себе приятеля по фамилии Грошев. Грошев этот очень умен, предприимчив, рассуждает, как взрослый мужчина, и, кажется, Синцову дальний родственник. В общем, колоритная личность. А начинает он знакомство с Синцовым с того, что предлагает взять у него в аренду удачу. Тут бы начаться полной фантасмагории, но ничего такого до поры до времени не случается. Синцов тусуется с Грошевым, помогает ему по мелочи и наблюдает сцены провинциальной жизни.
У «ЧЯПа» масса положительных моментов. Во-первых, написано ведь и впрямь чудно. Во-вторых, герои интересные, пусть их и немного, но все вышли живыми, запоминающимися, динамичными и в нужной степени противоречивыми. В-третьих, Веркин вываливает на головы читателям множество фактов про коллекционирование, читать про все это весьма занимательно, хотя иногда кажется, кое-что автор все-таки присочинил, но так как его Грошев тот еще ненадежный рассказчик, это ощущение вполне закономерно, на него Веркин и рассчитывал. В-четвертых, автор, погружая нас в историю выдуманного городка где-то в Центральной России, показывает, насколько интересным может быть краеведение само по себе. Прошлое Гривска, безусловно, выдумка чистой воды, но после того, как перевернута последняя страница, так и хочется погрузиться в историю уже своего родного края. О каждом из перечисленных аспектов можно поговорить достаточно пространно, но уход во все эти частности отвлечет нас от самого важного в этой книжке. От ощущения потусторонности происходящего, от тревоги, разлитой в летнем воздухе. Совы не то, чем кажутся, это мы знаем, но тут даже бабушка Синцова может оказаться чем-то запредельным.
Рядом с героями постоянно происходит что-то странненькое, что-то на грани, но грань эта так ни разу фактически не преодолевается. Всему можно найти объяснение, простое и рациональное, даже финальному твисту. К примеру, в самой первой главе Синцов встречает в лесу рядом с Гривском странное существо — инфернальную старушку, которая, скорее всего, является хтонической дохристианской сущностью, чем-то вроде Медной горы хозяйки. Так вот, эта сущность за проявленную Синцовым вежливость, наделяет его особой удачей, такой, что Грошев, учуяв ее, пошел знакомиться. Но при этом нам говорят, что старушка просто явилась Синцову во сне. Мол, заснул в машине, жара, спертый воздух, вот разум и породил чудовище. Сон это был или не сон — решать читателю. Синцов не до конца понимает, Грошев уверен, что это был не сон, а еще кто-нибудь просто над всем этим посмеялся бы. Кажется, если весь текст построен на таком приеме, то быстро надоест. Но нет, Веркин так мастерски умеет описывать скрытую тревогу, так ловко ходит вокруг зазора в реальности, такие восьмерки выкручивает, что скучно не станет. Текст просто кричит: «Анализируй меня, деконструируй, разберись со всеми отсылками, намеками и скрытыми цитатами, неслучайно же у нас тут синие собаки передают привет от Маркеса». Это не может не будоражить интерес, а следовательно крепко держит внимание читателя.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что можно найти кучу трактовок «ЧЯПа». Например, автор этих строк встречал версию, что все персонажи повести, кроме Синцова, являются небожителями, которые лишь прикидываются людьми. Версия, безусловно, отличная, дает возможность хорошенько поработать мозгами и, возможно, выдумать то, чего Веркин в текст и не закладывал. Или все же?.. Эта двусмысленность работает постоянно, не сбоит и отвлекает от кое-чего важного. Не стоит забивать себе голову инфернальными сущностями, механизмами работы удачи, телефоном самого Бога, когда на первом плане все-таки вроде бы обычные люди, один из которых может напугать гораздо сильней, чем какой-нибудь монстр (просто обратите внимание на то, как Грошев на речном пляже разбирается с гопниками, очень напряженная и показательная сцена). Если вы будете внимательны только к тревожной мистике повседневности «ЧЯПа», то пропустите связанную именно с Грошевым морально-этическую коллизию, которая сделала бы честь самому Достоевскому. Собственно, тут важна предпоследняя глава. Скажем так (читавшие поймут, нечитавшие потом сообразят), в ней Грошев ведет себя, как человек, который сделал большую подлость, а теперь делает вид, что ничего не произошло, но при этом последнего он не умеет, поэтому палится так, что даже неловко становится. И вот тут-то всякая мистика вдруг перестает быть важной, а важной становится простая человеческая трагедия, трагедия человека, обладающего большим умом и вполне существенной властью, но не умеющего быть счастливым и настоящим. Возможно, в таком пересказе и звучит банально, но, поверьте, Веркин разворачивает эту линию максимально напряженно.
Нет ничего нового в сюжете про последнее лето детства. Нет ничего нового в умении видеть странное в обыденном. Нет ничего нового в попытке описать трансцендентное, вовсе не упоминая его. Тут важно не что, а как. Эдуард Веркин делает это по-настоящему виртуозно. Но при этом его книжку сложно назвать подростковой, для подростковой истории тут маловато действия, слишком много умолчаний. Бог с ней, с целевой аудиторией, главное, чтобы вещь хорошей была. А новое в данном случае как раз находится не в идейном наполнении, а в личностно-авторском. Для Веркина это явно была новая вершина творчества, вызов, с которым он справился. Справился и пошел дальше, читателю на счастье.
Номинировал Сергей Шикарев: «Лето… Время есть, а денег нету», пел Майк Науменко. Именно деньги, отсутствующие и наличные, становятся видимым катализатором событий, происходящих в провинциальном городке Гривске во время летних каникул.
Скрываясь за личиной вполне традиционной истории – кстати, интонационно очень меткой – о подростках и для подростков, повествование исподволь пробирается на территорию фантастического. В отображении автора деньги предстают субстанцией, едва ли не магической. Упоминает Веркин и чахнущего над златом Кащея, и легенду о тридцати сребрениках. А некоторая назидательность, присущая повести, не дает забыть о том, к какой аудитории обращается писатель.
Между тем мелькают в тексте и Рэй Брэдбери, и Харлан Эллисон, и даже инопланетяне, а важная роль в сюжете и вовсе отводится архангелу Михаилу («Лайтсайбер в деснице, в шуйце ковчежец предпоследнего завета, в сверкающих адамантиевых наплечниках, в сияющей мифриловой броне, верный скорчер за спиной»).
Впрочем, едва лишь схлынет полуденный летний морок, а главный герой вернётся из Гривска в большой город, как окажется, что волшба и чудо существовали только в воображении персонажей и читателей книги.
Или нет.
ОТЗЫВЫ ЖЮРИ
Андрей Василевский:
цитата
Формат — повесть для подростков (что многое объясняет), не фантастическая, но с фантастической… аурой что-ли. Хорошая интонация, хорошо прописанный текст. Просто хочется цитировать, что я уже и делал в своем FB: «Еще недавно, буквально несколько дней назад, он страдал от отсутствия Интернета, а сегодня уже любит толокно и ночует в свежих опилках». Мне и с познавательной точки зрения было интересно — про нумизматику, коллекционирование вообще.
Константина Фрумкина «обескураживает — это странная взрослость героев, являющихся по сюжету вроде бы как шестнадцатилетними школьниками». Да, в каких-то отношениях они очень взрослые, а в других весьма не. Условности жанра и требования российского законодательства приводят к тому, что шестнадцатилетние (!) герои не только не говорят и не думают о сексе, но и совершают свои поступки в необыкновенно целомудренном окружающем мире. И это гораздо фантастичнее звука телефонного звонка в лесу.
Валерий Иванченко:
цитата
Даже у лучших наших писателей «про подростков» есть такая беда: они не умеют нетривиально начать. Как учительница на автомате выдаёт классу вбитые формулы начала урока, так и писатели для школьников пускаются повторять давно затверженные зачины. И непременно им надо подпустить снисходительности к возрасту персонажей и своих номинальных читателей. Олейников в прошлогодней «Левой руке Бога» отпугнул экспертов, с ходу отправив их на урок по истории. Веркин в «ЧЯПе» начинает детской страшилкой про заколдованный лес, которая никак не связана с дальнейшим действием, зато сразу задаёт к нему несерьёзное отношение. Веркину – этому инфантильному Достоевскому к кривой ухмылкой второгодника – точнее, его персонажам – вообще свойственно ёрничание по любому поводу, у него и в рассказе о самых мрачных вещах редко без шуточек обойдётся. Хотя нужный тон он, как никто, умеет найти и выдержать, и «ЧЯП» потом читателя удивит. Но критик – такое существо: как вобьёт что себе в голову с первых страниц, так потом под пытками от своего мнения не откажется.
«ЧЯП» местами дико смешон, но происходят в нём события жутковатые и невесёлые. Это книга о вундеркинде, историю которого можно трактовать как угодно. Например, как евангелие, свидетельство о сыне божьем, рождённом среди людей и мучительно ищущем связи с настоящим отцом (так понял книгу писатель Василий Щепетнёв). Или как фантастику о мутации, выводящей человека на иной уровень (здесь видим перекличку с романом Михаила Савеличева). В «Железном паре» Павла Крусанова братья Грошевы, каждый по-своему, мечтают о будущем человеке. У Веркина вундеркинд Грошев такой посланец будущего и есть. Он изучает и покоряет, как может, стихию денег и вообще человеческих фетишей, попутно отыскивая заложенную в них возможность выхода за пределы обыденного. Рассказчик здесь смотрит со стороны, и он не семи пядей во лбу, так что о подоплёке происходящего мы можем только гадать. Этические и вообще жизненные уроки, полученные рассказчиком, не выходят за пределы принятого в детской литературе. Но за простеньким внешним сюжетом зияет бездна, детям вряд ли доступная.
Роман имеет хитро устроенную структуру, которую кто-то когда-нибудь разберёт до деталей, прояснив роль и значение каждого персонажа. Пока что он многим кажется слабым, упустившим очевидные возможности и допустившим тактические провалы. Меня лично не оставляет интуитивное ощущение цельности и законченности романа. Любой провал можно впоследствии объяснить как блестящий, единственно возможный ход, для этого нужно лишь, чтобы вещь обрела культовый статус. Потенциал для последнего у «ЧЯПа» есть.
Константин Мильчин:
цитата
Симпатичная подростковая проза автора, уже достаточно известного, с хорошо уловимыми булычевскими и стругацкими интонациями. Правда, не очень понятно, что именно в повести фантастическое. Зато читать одно удовольствие.
Роман опубликован в серии произведений для подростков, и это идеальный роман для подростков. Увлекательный, с дразнящими тайнами, с житейской и общечеловеческой мудростью, с тонким, почти неуловимым юмором, с блестками эрудиции и ловко подсовываемыми литературными реминисценциями.
Единственное, что несколько обескураживает — это странная взрослость героев, являющихся по сюжету вроде бы как шестнадцатилетними школьниками. Сами их роли взрослые: Сумасшедший Нумизмат, Сумасшедшая Поэтесса и «Доктор Ватсон» при нумизмате. И дела, которыми они занимаются взрослые: наживают деньги, общаются с бандитами и мэрами, защищают исторические усадьбы.
И речевая характеристика героев, особенно главного героя неправдоподобна: он и философ, и рассказчик историй, и чуть ли не голос автора.
Во «взрослой» литературе превращение монологов героя в философские трактаты никого не беспокоит, это законный прием, но в произведениях для юношества в этом пункте обычно соблюдают осторожность. Но ведь никаких писаных правил нет, да и само отнесение литературы к тому или другому читательскому возрасту крайне условно, а если текст хороший — он легко перешагнет любые границы. А роман Веркина – хороший текст.
Еще немаловажное обстоятельство: «Новые горизонты» вроде бы как рассчитаны на фантастику, а «ЧЯП» к фантастике, строго говоря, не относится. Но зато он точно укладывается в определение фантастического, данное Цветаном Тодоровым: таинственные феномены в романе Веркина — например, звук телефонного звонка в лесу или страшный сон — с равной вероятностью можно считать и сверхъестественными и нет, и окончательного ответа автор не дает.
Роман посвящен такой важнейшей философской теме как власть вещей, власть денег как ее разновидность и коллекционирование как ее проявление. Тема это в русской литературе задана еще Гоголем с его Плюшкиным, и с тех пор разрасталась. У Веркина она еще усилена темой «мистики провинции» — мотивом, получившим большую популярность среди современных романистов, достаточно называть имена Александра Иличевского, Алексея Иванова и Марии Галиной. Но даже на фоне таких конкурентов у Веркина имеется свой голос — и прежде всего потому, что он очень серьезно относится к взаимоотношениям человека и вещи, и иногда кажется, что эта книга о монетах и жетонах не менее опасна, чем «пропаганда наркотиков среди несовершеннолетних».
Галина Юзефович:
цитата
Хорошая, очень симпатично написанная подростковая проза про лето и приключения (не вполне, правда, понятно, при чем тут фантастика). Я бы хотела, чтобы производство таких книг (не великих и даже, пожалуй, не выдающихся, но увлекательных, неглупых и – ненавижу это слово — качественных) у нас было поставлено на поток, но почему-то делать их в России умеет только Веркин – создатель замечательного «Облачного полка». Единственная, пожалуй, претензия – это возраст героев: автор так увлекся дистилляцией своего романа, что либо его персонажи серьезно отстают в развитии, либо им никак не шестнадцать, а в лучшем случае тринадцать лет.
Отзывы на другие произведения, номинированные на "Новые горизонты" см. на официальном сайте премии.
облако тэгов
